Когда Лючана Морад позвонила и спросила, будет ли организована машина  для нашей с ней прогулки по Нью-Йорку, я решила, что газеты и журналы говорили правду: мать седьмого ребенка Мика Джаггера умеет профессионально раскручивать людей на деньги. Правду я узнала лишь под конец этого сумасшедшего дня, когда она привела меня в свою скромную квартирку в обшарпанном квартале Нью-Йорка. Лючана просто не может позволить себе разъезжать по городу на такси — как любая другая мать-одиночка, она вынуждена экономить деньги: “У Мика нет передо мной никаких обязательств. Люди думают, что я миллионерша, но это не так — богат отец моего ребенка, а не я”.

Утром я шла на встречу с героиней одного из самых громких скандалов прошлого года, шантажисткой, красоткой и светской львицей, а вечером пила кофе на крошечной кухне с одинокой женщиной, у которой есть любимый сынишка и желание сделать его счастливым. Отчего мое отношение к ней совершенно изменилось, что произошло за этот день? Да ничего. Мы просто болтали, слонялись по магазинчикам, сидели в кафе, гуляли по Манхэттену, обсуждали прохожих… Ну, может, я задавала чуть больше вопросов, чем она.

Мое первое удивление: Лючана ничего не покупала в магазинах на Пятой авеню. От цены платья Givenchy она пришла в ужас: “Две тысячи долларов?! Это аморально!” Впрочем, роль не стесненной в средствах тусовщицы она исполняет безупречно, примеряя и ботинки из змеиной кожи за 4000 долларов перед опьяненным ее бесконечными ногами продавцом… И когда она снимает их и уходит из бутика с пустыми руками, никто этого уже не замечает.

У Лючаны странное отношение к материальным ценностям, что-то вроде любви-ненависти. Она воркует над сумочкой из перьев, но ее восхищение заканчивается так: “Не многовато ли за пару перьев?”

Эту двойственность легко объяснить, когда знаешь о жизни Лючаны чуть больше. Например, то, что она выросла в Бразилии, до 11 лет жила с бабушкой, потом переехала к маме, Вере Гименес, звезде бразильских мыльных опер тех лет. “Живя с бабушкой в маленьком домике, я была защищена от прессы и постоянного внимания, но когда я попала к маме, все изменилось. У нее были личные водители, повара и дворецкие. Ее повсюду узнавали…”

В это время мы заходим в бродвейскую косметическую империю “Сефора”, и при виде блестящей косметики Лючана приходит в дикий восторг. Она направляется прямиком к стендам с тестерами, накладывает слой за слоем разные блески для губ и тени. Все ее черное одеяние — водолазка, юбка, колготки, сапоги (и сама Лючана) — усыпано этой сверкающей пыльцой. Блестки остаются на волосах, в уголках губ и под ногтями.

В такой же восторг ее приводит обед в Serendi pity 3, уютном ресторанчике, где любил бывать Энди Уорхол и где подают бесподобное мороженое. Она “нападает” на десерт точно так же, как на косметику. Если по тому, как человек ест, можно судить о его сексуальности, то Лючана, должно быть, невероятно хороша в постели. Наблюдая, как по ее подбородку текут струйки карамели, я думаю о том, что спать с ней — это все равно что спать с тремя женщинами одновременно: ее волосы, ноги, грудь были бы неоспоримым достоинством каждой. Да еще этот невероятный английский, набранный в результате поездок по всем уголкам мира, куда ее забрасывала карьера модели.

Когда в ноябре 1998 года история с ее беременностью обернулась диким скандалом, Лючана жила в Лондоне, откуда ей пришлось уехать. Даже такая двухметровая бесстрашная амазонка не смогла выдержать бесконечных преследований репортеров, которые в конце концов разрушили брак Мика Джаггера и Джерри Холл. Все кричали, что Лючана забеременела намеренно. Всплыли ее старые романтические связи, и было признано, что любовный список у Лючаны не менее впечатляющий, чем у Джаггера. Жан-Клод Ван Дамм, Майк Тайсон, Хоакин Кортес — вот лишь некоторые из тех знаменитостей, которые, по мнению желтой прессы, спали с ней.

“Это был самый тяжелый период в моей жизни… — В который раз за этот день Лючана удивляет меня, внезапно превращаясь из девчонки-лакомки во взрослую женщину. — Я рыдала каждый день. Плакала и плакала, но почему-то продолжала упорно читать все газеты. Я до сих пор помню каждую мерзкую статью и имя автора”.

Мы проходим мимо журнального киоска и начинаем обсуждать моделей. Лючана снова поражает меня: вместо того чтобы поддерживать образ модели-стервы, она с удовольствием хвалит других манекенщиц: “Кристи Терлингтон — такая красотка!” Лючана вдруг щиплет меня за грудь, хохочет и говорит: “Я не лесбиянка, просто очень люблю женское тело”.

Ее собственное тело безупречно: ноги еле помещаются в машину. Впервые ей предложили поработать моделью в 16 лет. И хотя этот бизнес приносил Лючане немалые деньги, она так по-настоящему и не стала манекенщицей: “Моя внешность была тогда немодной. Им нужны были только блондинки. Я всегда оказывалась либо слишком тощей, либо слишком толстой”.

У нее неправильный прикус, а нос немного широковат. В отличие от Хелены и Кристи, она не смотрится идеально с любого ракурса. но у нее больше поклонников, чем у любой из топ-моделей. Проведя с ней день, я, кажется, начинаю понимать, почему. Во-первых, она умна: Лючана говорит на шести языках и прекрасно разбирается в политике, особенно в вопросах, касающихся ее родины, Бразилии. Во-вторых, она очень естественна. Ее не заботят перепачканный мороженым подбородок или блестка, приставшая к носу. Приглашая меня пойти с ней на аэробику, она говорит: “Я хочу уморить хотя бы одного журналиста”. И, хохоча, обмакивает палец во взбитые сливки своего “банана сплит”, а потом с наслаждением облизывает его. Как ребенок. Кстати, мужчин она начала привлекать лет с 13. «“Помню, как я возвращалась домой из спортклуба, одетая в обтягивающую одежду. Один из парней на улице крикнул: “Pizzow!” Это словечко, мне тогда незнакомое, выражает сексуальное возбуждение. Я пришла домой и спросила у мамы. что оно означает, а она посмотрела на меня и сказала: “Я думаю, нам пора поменять твою одежду”».

Лючана воспитывалась в католических традициях, ходила в школу, где преподавали священники. Она вспоминает, что один из них — в лучших традициях фильмов о сексуально-озабоченных отцах церкви — “все время просил меня задирать юбку. Это было отвратительно”.

Из-за постоянного внимания со стороны мужчин отношения между Лючаной и ее звездной мамой постепенно портились. «Она ведь была актрисой, и ей было больно наблюдать, что “обыгрываю” ее».

Кстати, первое интервью о беременности Лючаны дала ее мать. “Она оказалась такой легкой жертвой. Журналисты делали вид, что хотят поговорить о ней, но заканчивали вопросами обо мне”.

Из обрывков сплетен, слухов и каких-то разговоров получился отличный сюжет для мыльной оперы: стареющий рок-певец проводит одну ночь с бразильской красоткой, которая беременеет и решает оставить ребенка, толкая обманутую жену на развод. В этой истории есть пара “но”: это не было свидание “на одну ночь” (роман Лючаны и Джаггера длился несколько месяцев), а Джерри Холл получила в результате бракоразводного процесса около 17 миллионов долларов — немалую часть состояния Мика.

Из-за беременности Лючана не работала около года, а сейчас, когда она снова в форме, дизайнеры не спешат заключать с ней контракты, как она сама считает, не решаясь ссориться с Джерри Холл.

Я спрашиваю, хотела бы Лючана, чтобы Джаггер заступился за нее. Она с грустью смотрит на пап и мам, идущих с детишками по улице: “Иногда мне хочется, чтобы он сделал это. Но он молчит. Может, думает, что так будет лучше… А ведь я защищала его больше, чем он меня”.

Но больнее всего для Лючаны не молчание Джаггера, а обвинения, что она живет за счет сына: “Люди говорят: она использует сына. Если я беру его с собой в поездки, значит, эксплуатирую, а если не беру, значит, бросаю”.

“Счастливый несчастный случай”, — замечаю я, она кивает головой. “Это именно то, чем для меня стал Люкас. Я сама поражаюсь, как сильно люблю его. Во время беременности все было так странно… Понимаешь, я всегда мечтала о семье, муже, поддержке. И ничего этого не имела. Я была готова к трудностям. Но все оказалось еще сложнее. Так тяжело…”

Я рассказываю ей, что недавно слышала о сказочном романе Джерри Холл с английским аристократом, который, между прочим, в два раза моложе ее. Лючану веселит эта новость: “Как хорошо! Может, ей стоит прислать мне рождественский подарок…”

Предполагая, какой может разразиться скандал, если все откроется (как это и случилось), думала  ли Лючана об аборте? “Никогда! Я хотела этого ребенка. Пусть люди болтают что хотят обо мне, но если они скажут или напишут что-нибудь плохое о моем сыне, ты даже не представляешь, на что я способна. Этот ребенок — чудо”.

Впрочем, сам Джаггер к “чуду” не проявляет никакого интереса. У Лючаны дрожит подбородок, когда она говорит: “Мик даже не представляет, как много теряет, не желая наслаждаться нашим сыном, наблюдать за тем, как он меняется каждый день. Люблю ли я Мика? Как мужчину — нет. Но я люблю его за то, что он подарил мне самое дорогое в моей жизни”.

В мире, наверное, не одна сотня женщин просыпается среди ночи с криком: “Неужели я переспала с этим старым рокером?!” Что же произойдет дальше с девушкой которая стала знаменита, когда об ее романе узнал весь мир?

“Я знаю, это нелепо — прославиться таким образом. Но раз уж это случилось, я хочу воспользоваться своим шансом, чтобы сделать что-то для Бразилии. Конечно, все тут же скажут, что я занимаюсь саморекламой… Но даже если я помогу хоть одному человеку, все равно хорошо”.

Вечером мы привозим Лючану домой, и она приглашает меня и фотографа зайти на чашку кофе. На пороге нас встречает няня с Люкасом на руках. Он и вправду очаровательный. Лючана тискает и целует сына, с гордостью показывая его нам.

На холодильнике магнитная картинка “роллингов”. В гостиной черно-белая фотография Мика. Этим и ограничивается участие папы в жизни малыша. Повиснув на руках у матери, Люкас внимательно изучает нас. У него большие, блестящие, карие глаза, а из уголка большого ротика течет струйка слюны. Лючана грустно шутит: “По-моему, нет сомнений, от кого он унаследовал большой рот”. И блестки на ее лице вспыхивают тоже как-то грустно.

Самое удивительное, что Лючана до сих пор не знает, кто продал ее тайну журналистам.